Монастырь, между тем, от словоохотливой Серафимы уже знал необычайную новость о том, что сестра Мария
покидает обитель и, что сама государыня Екатерина Алексеевна берет ее под свое высокое покровительство и на днях ее увезут из монастыря в придворном экипаже во дворец.
Неточные совпадения
— Злочинницы! — резко сказала Манефа, ходя взад и вперед по келье. — Бога не боятся, людей не стыдятся!.. На короткое время
обители нельзя
покинуть!.. Чем бы молодых учить, а они, гляди-ко!.. Как смирились?
— Не забудь же нас, убогих, не
покинь святую
обитель… Ох ты, любезненькой мой!.. Постой-ка, я на дорогу бутылочку тебе в сани-то положу… Эй, отец Спиридоний!.. Положи-ка в кулечек облепихи бутылочки две либо три, полюбилась давеча она благодетелю-то, да поляниковки положь, да морошки.
Нет, лучше, не в пример лучше будет, если, не дождавшись матушкина возврата,
покинет она
обитель.
Накануне Казанской мать Манефа с уставщицей Аркадией и с двумя соборными старицами в Шарпан поехала. Старшею в
обители осталась мать Виринея, игуменскую келью Манефа на Фленушку
покинула, но для виду, не остались бы молодые девицы без призора старших, соборную старицу Никанору благословила у себя домовничать.
— Суета!.. — строго, но сдержанно сказала Манефа и, немного подумав, прибавила: — Стало быть, вы
покинете, сударыня, нашу святую
обитель? В город жить переедете?
Не перечьте вы мне, Христа ради, отучится Дуня, вам же все останется, — не везти же мне тогда добро из
обители…» И на то поворчала Манефа, хоть и держала на уме: «Подай-ка, Господи, побольше таких благодетелей…» И сдержал свое обещанье Марко Данилыч: когда взял обученную дочку из
обители — все
покинул матери Манефе с сестрами.
Канонница из Иргиза, что при моленной жила, тоже решила себя на смиренномудрое долготерпение в доме Федора Меркулыча, что сделала не из любви ко птенчику сиротке, а за то, что ругатель-хозяин в
обитель ее такие суммы отваливал, что игуменья и соборные старицы, бывало, строго-настрого наказывают каноннице: «Вся претерпи, всяко озлобление любовию покрой, а меркуловского дома
покинуть не моги, велия бо из него благостыня неоскудно истекает на нашу честну́ю
обитель».
И когда придет на тот свет, связанный по рукам и по ногам, когда возьмут его, чтобы бросить в смолу кипучую, господи, скажет он, я хотел к тебе в
обитель твою, а меня не пустил раб твой Василий: он связал меня по рукам и ногам, он
кидает меня в огнь вечный; свяжи его со мною, ввергни его в огонь со мною.